Психологи поделились с нами одной занимательной историей

Отец ни разу меня не ударил и даже ругал очень редко. Впрочем, этого и не требовалось, достаточно было ему бросить в мою сторону осуждающий взгляд, как я цепенела от ужаса.

В этот момент сама мысль его ослушаться казалась абсурдной. Я была очень послушной девочкой. На меня не могли нарадоваться учителя, но папа…

Сколько я не напрягаюсь, не могу припомнить, чтобы он хвалил меня. А как мне хотелось его поддержки, участливого слова.

Со временем это желание прошло, но страх быть высмеянной или просто получить порцию критики в свой адрес, остался на всю жизнь.
Мне всегда хотелось понравиться, быть лучшей, непременно отмеченной учителями, а позднее руководством.

Это походило до навязчивую идею: если я получала второе место на районной олимпиаде или проигрывала какой-то профессиональный конкурс, мне было легче попасть под машину, чем явиться домой с позором.

В ВУЗ я поступила играючи – сдала экзамены и прочитала свою фамилию в списках принятых.
Учеба поначалу была непонятной: никому дела не было до того, чем ты занимаешься на лекциях, читаешь роман, или следишь за мыслью преподавателя. Лабораторные работы, семинары – все это было каким-то абстрактным.

Я не могла понять, как производные и интегралы могут пригодиться в будущем. Другое дело сопротивление материалов.
Предмет был трудным, но конкретным: все проверялось на изгиб, излом, скручивание в самых невероятных комбинациях.
Мне это было интересно, при решении задач появлялся спортивный азарт.

Профессор по сопромату удивлялся: ему ни разу не встречались девушки с мужским складом ума.
Помолчав, он добавлял, что сейчас и у юношей он не всегда присутствует.

И все понимали, что он бросает камень в «сладкую парочку» Вику и Воку.
Так мы звали Виталия и Владимира, которые, по каким-то только им известным причинам, всегда были вместе.
И любая попытка вклиниться в их дружбу встречала бурное негодование попугаев-неразлучников.

Впрочем, профессор был несправедлив: друзья отлично учились и при этом были приятны в общении.
Они выделялись среди остальных участливостью, умением выслушать и понять.

Я была бесконечно благодарна им за то, что они помогали мне при малейшем затруднении: будь то финансовые проблемы или технический английский. К тому же они были моими постоянными спутниками и телохранителями в походах по злачным местам.

Первое время мои сборы в кафе или ресторанчик папа переживал болезненно, но потом привык.
А я уже вкусила радость взрослой жизни и находила возможность оттянуться.

Мне нравился сам дух кафешек, где можно было поужинать и просидеть за бокалом пива или молочного коктейля весь вечер.
Спиртное меня не очень привлекало: после него я себя неважно чувствовала.

К третьему курсу я втянулась в учебу, страдания доставляло только то, что я не могла быть лучше других студентов по всем предметам.
На что мои мальчики-подружки всегда говорили только одну фразу: лучше синий диплом и красная физиономия, чем наоборот.
Общаясь с ними, я как-то меньше стала страшиться гнева отца. Они были своеобразной прививкой от страха.

Когда папа узнал, что домой меня провожает однокурсник, он устроил настоящий скандал.
Вполуха я слушала про то, что должна учиться, а не вешаться мужикам на шею, что слишком молода, чтобы понять, как важно выйти замуж невинной.

Он упрекал меня в легкомысленном отношении к тому, что есть необратимые процессы, которые калечат жизнь молодым дурам.
Мне было грустно, что со мной носятся как с тургеневской девушкой, но не страшно.

Я представляла, как расскажу о скандале друзьям, и они обязательно найдут слабое место в этой филиппике.
Вследствие чего все папины аргументы, что я плохая дочь, разлетятся, как хрустальная ваза, которую он бросил на паркет в гневе.

Замуж я вышла против его воли за того самого однокурсника уже после защиты диплома.
Отец в знак протеста на свадьбу не пришел, заявив, что я приползу к нему на коленях, умоляя о прощении.

Вика и Вока меня успокаивали, что до такой развязки дело не дойдет.
Это муж может не только угрожать, но и привести угрозы в исполнении, а отец сам придет в гости, как только к нему вернется спокойствие.

И мы всей толпой уехали в жаркий Египет на целых две недели.
Я купалась в компании разноцветных рыбок, торговалась с продавцами ковров и пряностей, примеряла серебряные браслеты и даже полезла на гору Моисея. Сергей составлял мне компанию, не упуская меня из вида ни на секунду.

А мальчики то следовали за нами неотступно, даже если мы вполне могли побыть и без «конвоя», то почему-то оставляли нас на произвол судьбы в то время, как их общество нам бы не помешало. Например, при восхождении на Синайскую гору.

Как только мы приехали в монастырь Святой Екатерины, они быстренько записались в число паломников, желающих провести ночь в обители.
Но я на них обижаться не стала, а Сергей даже не сразу заметил их отсутствие.
Рассказывать про восхождение пустое занятие: Интернет пестрит описаниями этого подвига.

От себя лишь скажу, что до этого я не подозревала, что звезд на небе так много, и они такие острые и холодные.
А чтобы подняться на очередную ступеньку приходится напрягать все тело.

Утром, спускаясь на ватных ногах вниз, и оглянувшись на то, где мы побывали, я поняла, почему по этому маршруту туристов водят ночью: днем ни один разумный человек на безжизненную гору не полезет.

Вика и Вока встретили нас внизу горячим завтраком, раздобытым у хозяина местного ресторанчика.
И пока три сотни туристов наслаждались сухим пайком, мы вкушали кус-кус с жареной бараниной. Это было безумно вкусно, хотя сил двигать челюстями почти не было.

Вернувшись из путешествия, я намеревалась завалиться спать на сутки: ноги немилосердно болели, спина, которой при подъеме тоже досталось, не отставала.
Но муж потащил меня в море, по его мнению, в соленой воде мышечная усталость проходит быстрее.
И мы всей толпой ныряли к кораллам, гонялись за рыбками и друг за другом.
А вечером пошли в сауну, после которой я заснула, пока муж наливал мне ликер.

Одним словом медовый месяц был замечательным, я даже ни разу не вспомнила об отце.
А когда мы приехали домой, он встретил нас на вокзале с охапкой роз.

До сих пор я не имею понятия, как он узнал дату нашего приезда и номер вагона.
Мы ведь еще целых три дня мотались по столице, находя ее сильно изменившейся.

Мой страх сдал позиции, но все равно, когда отец приходил к нам в гости, я суетилась и не знала, как ему угодить. Сергей надо мной только посмеивался, а если в это время у нас были Вика и Вока, они под удобным предлогом ускользали, чтобы потом, в более спокойной обстановке процитировать что-нибудь из моего папеньки, и уверить Сергея, что в этот раз я была на высоте.

Замужняя жизнь то бурлила страстью и всплескивала эмоциями, то засыпала в недоумении. Выручала наша занятость карьерой.
Сережка быстро пошел на повышение в частной фирме, а мне было интересно заниматься конкретными задачами на заводе, выпускающем электронику.

Вечерами мы развлекались в кино, ресторанчиках, сауне, а иногда просто валялись: я с книжкой на диване, а Сергей с ноутбуком в ванне. Было, правда, очень любопытное совпадение: стоило в наших с мужем отношениях возникнуть напряжению, как в дверь ломились Вика с Вокой.

А следом появлялся отец. Но если друзьям мы могли на что-то пожаловаться, особенно я, то перед отцом мы талантливо играли в дружную семью. Вика обычно утешал меня, уговаривая, что Сережа хороший, и я не должна его обижать.

Его утешения было забавно слушать, потому что он слегка тянул гласные, и речь его действовала успокаивающе.
А Вока с Сергеем на кухне ругали налоговое законодательство, обсуждали успехи-неудачи в бизнесе или варианты ремонта в ванной комнате.

Очередной отпуск на турецком берегу нам пришлось прервать: через неделю пребывания на солнышке мне стало плохо, и Сергей поменял билеты на ближайший рейс. Позже выяснилось, что я беременна.

Подготовка к рождению малыша захватила меня полностью, Сергей с отцом сдували с меня пылинки, выполняя любую мою прихоть.
Дошло до того, что я боялась что-то сказать вслух, опасаясь, как бы они не ринулись воплощать это в жизнь.

На последнем месяце меня уложили в роддом, врачу не понравились анализы крови.
Я коротала дни, занимая себя вязанием, или болтала с дежурными докторами, когда у них выпадало свободное время.

Среди них были очень интересные люди, прекрасно ориентирующиеся в современной литературе, живописи, а один из них так вкусно рассказывал способы приготовления мяса, рыбы, баклажанов, что, возвращаясь в палату из ординаторской, я записывала его рецепты, мечтая приготовить все это великолепие сразу после рождения малыша. Мне казалось, что детонька будет мирно посапывать в кроватке, а я счастливая – возиться на кухне.

В один из дней доктор был как-то особенно внимателен ко мне, после обхода он сказал, что на какое-то время запретит мне встречи с родственниками: в городе ходит желудочный грипп.
Я легко с этим смирилась, дата появления младенца была уже назначена: из-за того, что ребенок ожидался очень крупный, собирались делать кесарево, и я волновалась: наркоз и все такое…

Общение по сотовому, конечно, хуже личного, но вытерпеть пару недель можно.
Вот только телефон отца почему-то не отвечал.

И раньше бывало, что отец где-то пропадал, не предупредив меня, но в этот раз я почему-то напряглась.
Сергей обещал съездить к нему, и даже показал мне запасные ключи от квартиры.

Вечером я по обыкновению спустилась в ординаторскую, поболтать с дежурным доктором, если он свободен, и услышала голос мужа.
Он спрашивал, что можно сделать, ведь слишком долго меня обманывать не удастся.

Дежурила молодая врач, и я похолодела от ужаса: то-то ко мне здесь с таким сочувствием и заботой относится персонал.
Все знают, что Сергей собирается меня бросить.

Я поднялась к себе в палату, ребенок тревожно заворочался.
Посидев и подумав, я решила сразу расставить точки над «и».
В конце концов, если что-то должно случиться, вряд ли этого удастся избежать.

Я спустилась и, не постучав, открыла дверь. Сергей и дежурант замолчали, беспомощно переглядываясь.
На языке у меня крутилось что-то, вроде: «Я все знаю!», но отец учил меня никогда не отвечать на вопросы, заданные не мне, и не придумывать ответы за других людей.

Сережа подошел и обнял меня, я немного расслабилась: мужчина не будет так обнимать женщину, если собирается ее бросить.
Он, тщательно подбирая слова, рассказал, что отцу стало плохо, ему сделали операцию, но как будут развиваться события дальше, никто не знает.

В этот момент я почему-то подумала, что у меня будет дочь, моя радость, моя кровиночка, моя поддержка. Но язык без моего ведома уже говорил другое: можно ли увидеть отца, пока он жив?

Врач посмотрела на меня и сказала, что если хочу, можно это сделать сегодня.
Заведующий отделением предупрежден, и если у меня начнутся схватки от стресса, он приедет на операцию.

Отец лежал подключенный к аппаратуре, которая за него дышала. Щеки впали и заросли щетиной.
Стало безумно жалко его: такой беззащитный и беспомощный.

Господи, почему я боялась его? Если только выздоровеет, буду любить его без всякого страха. Но что-то подсказывало мне, что папа не выберется.

Когда я родила дочку, отец был еще жив.
И я решила показать ее отцу, хотя после операции чувствовала себя плохо.

Врачи разрешили принести ребенка в реанимацию, но предупредили, что больной в коме и не стоит ждать слишком многого.
Я ничего не ждала, просто была уверена – это надо сделать.

Стоило нам подойти к двери реанимации, малышка завопила как резанная.
Сергей опасался за мои швы и не отдал ее мне.

Он сам показал внучку деду, а я сказала, что родила дочку, мы еще не решили, как ее назовем, но это хорошая, здоровая девочка.
Мне на секунду показалось, что отец как-то расслабился, но нас уже попросили выйти.

Когда мы приехали домой, Вика и Вока просто поселились у нас.
Пока один из них готовил или убирался, другой гулял с малышкой.

Иногда кто-нибудь из них оставался на ночь, и тогда спокойный сон мне был обеспечен.
Сергей в шутку как-то пожалел, что взял отпуск.
Чудо, а не друзья. Или друзья только такие и бывают?

Вдруг Вика возмутился: малышке уже десять дней, а она все еще без имени.
Я беспомощно пожала плечами, столько красивых имен, что мне трудно что-либо выбрать.
Вика внимательно посмотрел на кроху, лежащую у него на руках и сказал, что она похожа на Яну.

Назвать ребенка в честь деда мне не приходило в голову. А как же свекор, не будет ли он в обиде?
Но Сережка как будто прочитал мои мысли.
Когда-то его отец даже порывался назвать Сережу Яном, но регистрировать сына отправилась мать: а ей не нравились иностранные имена.

Вока все это время молчал, а потом сказал, что мальчика не надо было бы называть в честь умирающего деда, а девочку можно – это наоборот даст ей силы. На том и порешили, а через несколько минут раздался телефонный звонок. Меня просили приехать в больницу.

На похороны отца неожиданно пришло очень много народа.
Я почти никого не знала.
Они подходили ко мне, выражали соболезнование и говорили, что отец был очень хорошим человеком.

Когда подошла очередная женщина и что-то стала говорить о наследстве, я даже не поняла, что она там лопочет.
Почему отец должен был что-то ей завещать? Но женщина, с жалостью посмотрев на меня, вздохнула: наверное, я ее не узнала.

И только тут до меня дошло, что это моя мама. Собственно, как я могла узнать ее, если видела последний раз, когда мне было три года.
Глядя на стройную, но совсем не молодую женщину, я ждала чувств, но на душе было тихо: ни волнения, ни тепла.

Она еще раз повторила свою речь, возможно, заранее заготовленную, что если Ян оставил в завещании ей хоть что-нибудь, она отказывается от этого в мою пользу.

И протянула документ с подписью нотариуса. Оказывается, мама приехала на один день и уже сегодня уезжает обратно.
Сергей спросил, не хочет ли она посмотреть на внучку, но она покачала головой: мол, та еще слишком мала, чтобы на нее смотреть, вот когда подрастет…
На вопрос, как она узнала о смерти отца, можно ли с ней как-то связаться в будущем, она ничего не ответила.

На кладбище, перед тем, как опустить гроб в могилу, все подходили прощаться с покойным.
И тут я перехватила мамин взгляд, в нем было столько ненависти и презрения, что мне стало не по себе. Эти эмоции предназначались Вике и Воке.

Господи, чем они ей не угодили?

Отец лежал в гробу в любимом полосатом свитере, под которым можно было различить стройное и крепкое тело.
Его лицо казалось живым: чуть бледное, но холеное и слишком молодое для его пятидесяти.
Мама рядом с ним выглядела неприлично старой. Когда в могилу полетели комья земли, Вике стало плохо.

Он закрыл лицо платком и рыдал в голос. Вока с покрасневшими глазами стоял рядом, поддерживая друга за плечи.
Мне плакать не хотелось, в душе хозяйничало полное безразличие к происходящему.

Я подошла к Вике, он обнял меня и зарылся лицом в мои волосы. Наверное, ему было жаль меня: трудно терять отца, только что справившего первый юбилей.

Мама подошла, бросила оценивающий взгляд на Сергея, кивнула мне и, одарив презрительной улыбкой моих друзей, удалилась: ей надо было на поезд.

Прошел год. Яночка начала бегать по квартире, которая теперь стала казаться тесной.
И Вока с Викой уже подыскивают нам варианты, чтобы купить новую, более просторную.

Завтра мы собираемся девочку крестить.
Оказывается, крестить ее придется под именем Иоанна.
Красивое имя, отец бы одобрил, хотя сам был некрещеный.

Свекор со свекровью собираются приехать сразу в храм и уже накупили для малышки подарков.
Крестного отца мы решили не брать, а крестной согласилась стать моя одноклассница, с которой мы как-то потерялись, и теперь неожиданно нашлись.

Светлана была на похоронах отца, и потом частенько заглядывала к нам на огонек.
Она призналась, что очень любила моего папу, но он не ответил ей взаимностью, хотя нередко приглашал ее поужинать в ресторан, и на какие-то бизнес-тусовки, но на этом все и кончалось.

Света горько плакала, но что поделать, если не сложилось.
Она обожала Янку, была приветлива с Сергеем и нашими друзьями, которых, оказывается, давно знала.

И они были в курсе ее неразделенной любви.
Я даже обиделась на мальчишек, что ничего мне не рассказали, но они уверяли, что поклялись отцу не сплетничать со мной о его личной жизни.

Вот сейчас укладываю в сумку все, что может понадобиться в церкви, Сережа с дочкой спят обнявшись, а я от волнения никак не могу найти себе места. После рождения дочери я ни разу не была в храме, и мне надо получить разрешительную молитву.
Я не знаю, как это делается, а потому нервничаю.

Собралась, было, позвонить маме, мы больше с ней не так и общались.
Но подумала и расхотела. Что я ей скажу?

Алена Оленова

Комментарий психолога
В рассказе «Отец» Алена Оленова описывает историю, которая, на первый взгляд, вполне счастливо заканчивается.

Несмотря на то, что мать бросила героиню в 3 года, а отец обесценивал, осуждал и критиковал, она выстроила свою жизнь.
Удачно вышла замуж, у нее есть верные друзья, которые всегда рядом, да и отец с годами смягчился.

Вот только с матерью общаться ей, хоть и хочется, да сказать нечего, и она не звонит.

Если же приглядеться повнимательнее, то видно следующее. Отец вечно недоволен и не принимает дочь.

Мать бросила ее в раннем детстве и отсутствует в жизни.

Это наносит ребенку психологическую травму, влияние которой прослеживается во всей последующей истории героини.
Если нет матери, а это тяжелейшая потеря для ребенка, ее может до некоторой степени заменить отец.

Но только если он добр и внимателен.
У героини же он, то холоден и отстранен, и заявляет, что она «приползет к нему на коленях», то дарит ей букеты роз.
Такое непостоянство и непредсказуемость вызывают сильную тревогу. Чтобы ее смягчить, нужен хоть кто-нибудь.

И в жизни героини появляются два «мальчика-подружки».
Они заменяют ей и мать и отца.
Их отношения с ней, а потом и с мужем – слиятельные, безграничные.

Они все вчетвером проводят медовый месяц, хотя он предназначен только для двоих.
После свадьбы героини они неизменно появляются при напряжении в отношениях с мужем.
А потом и вовсе вселяются в ее квартиру. Это по меньшей мере странно.

Но они «участливы, умеют выслушать и понять, помогают при малейшем затруднении». А все это качества и функции матери.
При этом она выбирает «мать-отца» – Вику и Воку так, чтобы получать те же эмоциональные перепады, что и от отца.

Она терпит, когда их присутствие не вполне уместно:
«А мальчики то следовали за нами неотступно, даже если мы вполне могли побыть и без «конвоя», то почему-то оставляли нас на произвол судьбы в то время, как их общество нам бы не помешало».

Они то смеются над ее отцом, то рыдают на его похоронах. Они знают о ее отце то, чего не знает она сама.
«Они уверяли, что поклялись отцу не сплетничать со мной о его личной жизни».
Возникает впечатление, что они выражают те противоречивые чувства, которые ей самой недоступны.

Сама она не чувствует почти ничего, ведь только отключив чувства, можно было выжить в ее детстве. «…плакать не хотелось, в душе хозяйничало полное безразличие к происходящему.»

Ее мать отдает ей наследство, но не хочет даже взглянуть на внучку.

Неудивительна и ответная реакция героини: «Глядя на стройную, но совсем не молодую женщину, я ждала чувств, но на душе было тихо: ни волнения, ни тепла».

И в результате взрослая женщина остается вечным ребенком при «маме-папе» – своих мальчиках-подружках.

Героиня не может решить свои проблемы сама: наладить отношения с мужем, обозначить границы личной жизни, справиться с трудностями.

И самое главное – снова войти в контакт со своими чувствами и переживаниями.

А без них полноценная и качественная жизнь невозможна.